Шуточки

Что у меня общего с Карлсоном - так я тоже всегда любил поиграть в привидения.

На первом курсе нас поселили в дачном посёлке, по 10 человек в дачках. В даче три комнаты, и, конечно, в нашей подобрались три … ну, в общем, я, Шурик и Вовка. Стоило нам зайти в соседнюю комнату, как ребята смотрели на нас с подозрением: что мы на этот раз задумали? То в карты играли на желания: мне пришлось выкурить беломорину через ноздрю (попробуйте!), Шурику досталось попроще - он тоже выкурил беломорину, но сидя голой, пардон, жопой, в сугробе, в Вовке пришлось поцеловать Пашку. Ага, вы Пашку не видели! На его длинном носу висели очки; подбородка у него не было, его заменял кадык, а там, где у всех грудь, у него была вмятина, как от футбольного мяча. Мелкий Вовка по кошачьи подкрался к нему, подпрыгнул, обхватил за шею и прильнул! К нашему восторгу, Пашка не удержался, и они рухнули на койку. Когда мы выходили, зардевшийся Пашка смущённо поправлял очки.

Мы нередко пропускали лекции: дорога в один конец занимала полтора часа, а спать хотелось, но Пашка ходил всегда. Естественно, что при таких талантах он вскоре стал козлом отпущения, как это всегда бывает в маленьких группах.

Потом в нашем посёлке завелась аспирантская жена.

Придётся мне сделать отступление, о Теофил, и рассказать тебе, что это такое - аспирантская жена.

Представь себе, покинул парень родной Запедрищенск и поступил в Ленинградский горный институт. И вот, дело к диплому, а ему очень не хоцца покидать центр мировой культуры город на Неве и отправляться в такие места, что и Запедрищенск покажется центром мировой культуры. А чтоб примазаться в Питере, ему нужно: а) красный диплом и б) питерская прописка. И на ком только они не женились, чтоб эту прописку получить, не приведи господи! И вот эти не приведи господи периодически заныривали в общагу и такого там жару давали, что крыша подпрыгивала.

В посёлке нас жило всего десять дачек, так что вскоре, когда она затрахала всех желающих, ей намекнули, мол, не пора ли к семейному очагу. Она исчезла, но вскоре стал пропадать Пашка. Ну да, оказывается, у них пошли лямуры, ведь только он мог понять её тонкую душу, и они тайно (!!!) встречались.

Ну не могли мы бросить друга в беде! Возвращался он поздно, и с недосыпу мог, чего доброго, пропустить лекцию по истории КПСС. Я не помню, был ли тогда уже переведён "Карлсон", но идея курощать Пашку привидением была точно моя. По плану всё должно было произойти так:

Когда Пашка задремлет, дверь в их комнату ме-е-дленно со скрипом растворится, и в неё ме-е-дленно войдёт приведение, то есть я. Я весь буду в белой простыни, а на груди у меня будет светиться кровавое пятно. Пятно светилось от фонарика, который я засунул под красный свитер. В этот момент непонятно откуда должен был раздаться заунывный вой. Выть должен был Вовка, который заранее забрался под пашкину кровать.

И вот мы ждём. Уж полночь близится, Вовка устал лежать на полу и постелил себе там матрас. И заснул, зараза! Наконец Пашка пришёл; мы выждали, пока он задремлет, и я вхожу. Пашка подскочил на кровати, две босые ступни стукнули о пол, он напялил очки и с жуткой скоростью принялся их протирать круговыми движениями своего сопливчика. Тут проснулся Вовка, и из-под кровати раздалось лошадиное ржание!

Пашка грязно выругался, а Вовка потащился с матрацем спать на кровать.

Потом была шутка, к которой Пашка был косвенно причастен, хоть и не участвовал. Как-то по пьяни он рассказал, что только он спас бедную девушку от гибели. Видно, что-то навеяло, и однажды, когда у нас в комнате человека четыре резались в карты, а я что-то читал, меня посетило видение, и я тут же им поделился. Дача отапливалась котелком, и в бак на чердаке временами приходилось доливать воду. Для этого в кладовочке, где стоял таз с умывальником, в потолке был люк, а под ним - стремянка. И вот, я говорю парням:

- Представьте себе вы лезете с ведром воды в руке на чердак. При этом смотришь вниз, на ступеньки, и с лестницы толкаешь свободной рукой люк вверх, чтоб он распахнулся. Но люк, прежде чем стукнуть о настил чердака, обо что-то задевает. Ты поднимаешь глаза и видишь ноги, которые качаются над люком.

Эти идиоты как-то неуверенно заржали. Потом столпились все у кладовки и смотрят на люк:

- Правда, что ли?

- Нет, конечно, это я только что придумал!

Но они всё равно стоят и смотрят. Потом кто-то смелый берёт швабру и толкает люк.

- Гы-ы, ничего нет!

- Конечно, нет. Закрывай теперь.

Но закрывать никто не хочет. А с чердака тянет холодом. Потом Шурик, самый смелый, полез по лестнице; наверху, стараясь не заглядывать на чердак, потянулся за люком, но на пол пути дёрнулся, оступился, упал в тазик с грязной водой на табуретке под умывальником и вместе с ним вывалился в коридор. Теперь уж никто не хотел лезть. Хорошо, от шума проснулся Стёпа; он не знал нашей страшной истории, поэтому обгавкал нас, закрыл люк, и все пошли спать.

Жертвой нашей следующей шутки опять стал Пашка. Началось всё как обычно. Часов в двенадцать ночи, когда все нормальные люди спали, мне опять пришла идея.

К тому времени мы уже знали, что последняя электричка, на которой можно успеть на первую пару, отходит в 7.36, а успеть на неё можно, если встанешь в 7.30, оденешься, и, не умываясь, рванёшь стометровку до перрона. Тогда успеваешь ввалиться в тамбур вагона, и за спиной хлопают двери. И вот, мы переводим все часы в даче на 7.25, даже часы на руке у спящего Стёпы, а одни с правильным временем прячем в стол, и поднимаем гвалт:

- Парни, опять проспали!

Ребята, которые поспали от силы час-полтора, только и смогли, что приподнять головы и сказать, что поедут на вторую пару. Но тут вскакивает и одевается Пашка. Мы, в трусах и тапочках, накидываем сверху пальто, выскакиваем и прячемся за углом дачи.

Черезь минуту выскакивает Пашка: "очки сверкают, взор ужасен, он весь, как божия гроза", и, "бразды пушистые взрывая" (цитировать так цитировать!) несётся он быстрей трамвая.

Не успели мы заснуть, как Пашка вернулся с пустынного перрона и заглянул к нам перед сном сказать "спокойной ночи".

Вроде бы и всё, но у этой истории случилось продолжение. Слух о ней пошёл, и буровики из соседней дачки решили повторить нашу хохму. У них был свой козёл отпущения, и тоже Пашка, только наш был тощий, а ихний - толстый. Пашки между собой сдружились, потому что частенько, едучи в электричке с занятий домой, они садились рядом и жаловались друг другу, какие все сволочи и гады. И вот, они тоже устроили ночью подъём, но ихнему Пашке повезло больше: он прибежал на перрон как раз, когда подошла последняя электричка на Питер. Ввалившись в вагон, он, как всегда, тут же заснул. На вокзале вышел и долго ждал троллейбуса. И тут вдруг стал понимать, что что-то не так: улицы утром, в час пик, должны быть забиты, а тут - никого. Тут он глянул на вокзальные часы и пошёл спать на скамеечку в зале ожидания. Он рассказывал нашему Пашке про свои беды, когда они опять вместе ехали с занятий, а в конце сказал:

- Единственное, что меня утешает, это то, что какой-то идиот бегал на электричку раньше меня.

Пашка не стал рассказывать, что этим идиотом был он, но обиды не простил.