Как я выжил я вчера - не пойму, хоть убей!

Сегодня я в последний раз в жизни был в кино.
Впрочем, по порядку. Вчера в полночь прикинул, что оставшиеся 224 страницы детекива я дочитаю хорошо если к двум часам, отложил читалку и погасил свет. И потом до рассвета думал, как же Перри Мейсон отмажет эту красотку от обвинения убийстве. Последнее, что я видел - тоненький серп месяца над соседской крышей, пред которым пролетали облачка дыма из их трубы.
К обеду чувство долга победило чувство сострадания, и жена сказала:
- Ты не забыл, что нам с утра надо в мэрию?
- Ладно, - ответил я ей, - я обещаю сидеть с широко открытыми глазами и делать, если получится, умное лицо, всё остальное за тобой. Если ты мне понятно объяснишь, где надо расписаться, думаю, я и с этим справлюсь.
Она уже пообедала, а я быстренько позавтракал, и поехали.
В мэрии мне понравилось. Сделали большой зал для посетителей. Как везде, берёшь в стойке талончик и ждёшь, когда вызовут. Довольно быстро и никакая сволочь без очереди не лезет. Толпы народа, забивавшие раньше коридоры мэрии на всех шести этажах, проходят через этот зал. Прогресс! Всё оформили в десять минут, хотя у нас не хватало одной бумажки. Я углядел на столе такой пультик с тремя кнопками, у которых написано: отлично, хорошо и плохо, и нажал на прощание на первую. И у всех хорошее настроение.

И тут жена потащила меня в бо-ольшой фирменный магазин косметики. Невестка ей подарила карточку, и надо отоварить.
Я досконально изучил и сравнил достоинства попок всех продавщиц и некоторых покупательниц, а жена отоварилась только наполовину. Я взял тайм-аут и пошёл в отдел мужской косметики, хотя единственное, чем я пользовался в жизни, это ДЭТА от комаров. Моё внимание привлёк антистрессовый антипреспирант. Во-первых, там написано, что это очень огнеопасный спрей, и я прикинул, можно ли им разводить костёр. Потом почитал инструкцию. Он для того, чтобы не потеть в стрессовой ситуации. О!
И я призадумался. Где бы он мне пригодился? В стрессовых ситуациях я обыкновенно норовил, чтобы потел не я. И представил:
иду я тёмной ночью по глухой улице, а навстречу четыре мрачных гопника. И тут я выхватываю спрей и быстренько брызгаю себе подмышки. Хотя бы не вспотеешь.
Самое смешное, как всегда, у кассы. Жена с корзинкой покупок вдруг восклицает:
- Ой, а я карточку дома не забыла?!
Но я спокоен как мамонт. Или как папонт? Минут через надцать мы вышли с покупками и
Ага. домой. Это был большой торговый центр. И мы всё прошли. И когда вышли, оказалось, что забыли пакет с косметикой. И побежали, но он там и лежал. Уф!
И тут жена выудила из кошелька ещё фишку и сказала, что это сын подарил нам два абонемента в кино и надо сходить, пока год не кончился. И мы пошли. Воспоминания об утрешней яичнице приобрели лирический оттенок, и я сказал, что если чего-нить не сожру, будут жертвы. Жена порхнула к прилавку со всякой дрянью, и мы пошли в зал.
Там ещё было пусто и играла музыка. Композитору никто не сказал, что нот много и их можно использовать в разном порядке, и старая рана на моей черепушке начала побаливать. К началу сеанса нас в зале было уже шестеро. Ещё нам дали очки и салфетки их протирать. Салфетку я затырил протирать очки дома.
Фильм был по воспоминаниям сценариста о книге, которую он читал в детстве, "Моби Дик". Поначалу меня здорово раздражало, что в кофликтных ситуациях лицо героя перед моим носом, причём, чтобы смотреть ему в глаза, левым глазом приходилось смотреть в его правый глаз под углом 75 градусов влево и вниз, а правым, соответственно, в его левый - вправо вверх под углом 54 градуса. Без очков было ещё хуже: их становилось двое!
Когда корабль попал в шторм, укачало двоих: меня и юнгу. Юнге скоро полегчало, а мне жена дала чипсы из чёрного перца молотого с запахом синтетического чеснока. Я запил их этой дрянью из бутылки и покрылся холодным потом. Так я узнал, где ещё можно применить тот спрей. Потом я глотал слюнки, глядя, как они едят друг друга по очереди на лодке посреди океана, а рядом воняли чипсы. Но мы с юнгой выжили. Оба.
В ближайшем магазине я купил своё любимое мороженое, а заодно и жене, благодаря чему доехал до дома.
В кино я больше не ходок!
И ещё. Ну вот любят же в наше время психологизмы. Чтоб герои погундосили, отношения повыясняли... Даже в "Пушки острова Наваррон", в нормальный боевик, и то запихали.
И вспомнилось мне чуть не единственное предисловие к книге, которое я прочёл. Прочёл я его потому, что оно мне понравилось. А понравилось потому, что писал историк, а не литературоед, и вместо запудривания мозгов заумью описал эпоху. Это был Овидий; Август сослал его на север, в болгарские Золотые пески, и никто не знает, за что. Знал ли сам Вергилий, тоже никто не знает: друзьям своим он только писал, чтоб прислали с оказией курева и пр., и не вздумали б не только подавать апелляцию, но и вообще поминать в Риме его имя, нето хуже будет. И вот каждый век придумывал объяснение по своей мерке:
В строгое средневековье сказали, что импернатор сослал его за распутные стихи, "Искусство любви". В куртуазный век считали, что Вергилий замутил роман с дочерью императора и вообще интриги. А в наше время - ну понятно же, ребята, об чём вы говорите? Просто Августу надо было отвлечь внимание публики от скандалов в собственном семействе, вот он и подкинул римлянам "жареную" новость. Весь тырнет на этом скандалит.

Пьянству - бой

(а) факты усложняют понимание;

(б) людям не нужны факты;

(в) все, что хочет знать пресса, люди и их избранные представители, – это КТО – ХОРОШИЕ ПАРНИ и КТО – ПЛОХИЕ ПАРНИ.

(Линн Дж., Джей Э. Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера)

Моральное негодование - это техника, с помощью которой можно наполнить любого идиота чувством собственного достоинства. (В. Пелевин, Бэтман Аполло)

С пьянством всё ясно. ХОРОШИЕ ПАРНИ - это мы. ПЛОХИЕ - алкоголики.

Мы ничего общего с ними не имеем. У нас есть чувство собственного достоинства.

Начну, пожалуй, с себя.

У меня такой метаболизм, что я не могу пить запоями. Потом, я к 14 годам уже пробовал и коньяк, а по статистике те, кто пробовал алкоголь до 14 лет, спиваются гораздо реже тех, кто попробовал его только после 18-ти. Я рос в Молдавии, и дома всегда были вино, коньяк, спирт, и столько, что сразу не выпьешь, поэтому не приобрёл русский синдром: нажраться при первой возможности.

Я рос в среде, где пьяницы считались людьми второго сорта. И я рано понял: пить с горя нельзя. Если у тебя проблемы, от пьянки их только прибавится.

Поэтому я не горжусь перед алкоголиками: в том, что я не спился, моей заслуги нет.

Но почему другие спиваются?

Как-то ехал я в плацкартном вагоне местного поезда. Две молодые женщины перемывали косточки знакомым. Двухлетний малыш скучал рядом. Вот он встал и, покачиваясь, прошёл по проходу, а потом положил голову на полку, глядя на маму. Мама умилилась:

- Коля пьяный! Коля водки напился и шатается!

Коля играл в папу. Есть у него шансы не стать пьяницей?

Грише Клюеву бог дал фигуру Геракла - того, что стоит в Адмиралтейском сквере в Питере. Без всякого бодибилдинга. И всё у него было хорошо, пока он, вернувшись из армии, не собрался жениться. А мамаша у него была как железный шкворень, и невестка ей не понравилась. Нет, и всё. Потом Гриша работал у нас на канавах. Он копал их со скоростью экскаватора. А на работу брал литровый бидончик с водкой. Через несколько лет он промышлял тем, что воровал рано утром трёхлитровые банки, которые местные бабки вешали сушиться на заборы, и покупал самогон.

А у его друга Вовки и кличка была Самогон. Когда-то Вовка учился в техникуме на топографа. Папы у него не было, а мама работала в бухгалтерии. Ума у мамы не было, и она любила, особенно при людях, говорить: - Ну что ты за специальность себе такую дрянную выбрал?! Вечно лазить где-то... Теперь Вовка лазит только по деревне, банки с Гришей собирает.

Вам жалко женщин, у которых мужья - пьяницы? А почему? Ведь здесь два варианта: или она дура и женилась на пьянице, или она такая хорошая, что нормальный мужик с ней спился.

Начнём со второго. Принёс зарплату - мало. Обои поклеил - хреново. И вообще, всё, что ты ни делаешь, для меня никакой ценности не представляет. Ты дурак и козёл. А вот мой котик только и умеет, что срать по углам, но я его гораздо больше люблю, чем тебя.

Зато первый вариант - как интере-есно! Вот уж я насмотрелся в полях. Приезжает нормальная с виду девушка, студентка, и вот через некоторое время она выбирает себе кондового бича с чёрной от чифира мордой и собирается его перевоспитать. Причём перевоспитание у всех у них шло на редкость однообразно: почему-то они считали, что у них есть волшебная дырочка палочка, стоит которой подмахнуть, и вот это чумазое, небритое, вонючее превратится в принца на белом коне. Обычно в конце сезона этот мерзавец говорил ей: - Ты что, девочка, какой из меня отец! Езжай к маме, делай аборт, - и это был ещё не худший вариант.

Приехала к нам Ленка, молодой специалист. Нормальная вроде девка; за ней Шевченко ухлёстывал: гарный хлопец, рост 185, буровой мастер с явной перспективой - отшила. И вышла замуж за Грязнова. Об этом фамилия всё говорит. Я не понимаю, как такое можно целовать. Говорю, - Она что, @банутая?, - а жена мне объяснила: - А ты посмотри, она как приехала в этом сиреневом костюмчике, так который год ни одной новой тряпки; за собой не смотрит, за домом тоже, дитё сопливое ползает. Шевченко бы ей такое позволил?

У них "клуб по интересам" был. Собираются несчастные жёны алкоголиков и давай хвастать, чей муж хуже: - Мой вчера, сука такая, опять пьяный припёрся. - Ха, пьяный! Мой вообще до дома не дошёл, соседка сказала, на помойке валяется, я тащила домой. Опять всю зарплату пропил! - Подумаешь, зарплату! Мой уже и мою пропивает, не дам на опохмелку, так в морду...

И вот представьте, в их круг попала женщина, которая скажет: - А у меня хороший муж, я его люблю и мы с ним хорошо живём!

Или вот, у меня начальница была. Та просто обожала алкашей и норовила заполнить коллектив в основном ими. Она их якобы перевоспитывала. А на деле: не надо заботиться об организации труда, на алкаша всегда можно наорать и заставить работать сверхурочно, можно надуть его с оплатой, но главное - на него всегда можно наорать и оскорбить как угодно, куда он денется?! А мужики после её разнарядок тут же с утра напивались, потому что как жить трезвому с заплёванной душой?

Кстати, одного из самых запойных, что пил с утра и целый день (он бутылку соской называл), она всё же уволила. Я его временами встречаю, работает у нефтяников, хорошо зарабатывает и не пьёт!!!

Ну, такие и мужики бывают, есть такой тип руководителей. Но по моему убеждению, к мужскому алкоголизму процентов на 60-70 приложили руку прекрасные дамы.

Советская геология держалась на бичах: за такие деньги мало кто соглашался жить и работать где-то в тайге. Но и им без геологии никак. В радиусе досягаемости магазина они не могли быть трезвыми. Бичей мы кормили и месяц пить не давали, а потом вывозили на отгулы и они там в неделю пропивали всё. Бичи обижались, если их путали с бомжами: "Бомжи ничего не умеют делать, только пьют, а бич может всё". Впрочем, под "всё" подразумевалось обычно, что он может копать. Ну, ещё не копать может. Были среди них и хорошие люди, и отличные работники, но только когда не было водки.

И почти у каждого - поломанная судьба: двенадцать лет сталинских лагерей и семья, давно забывшая, что где-то у них есть муж и отец. Сгоревшая казарма у бывшего офицера. Срок за дурацкую растрату у ккладовщика в паровозном депо: что он там, колёса от паровоза пропил?!

С себя начал, собой и закончу. Отец мне гораздо больше попортил крови, чем мать. Но позднее женщины, особенно любимые, так доставали, что я по-чёрному завидовал людям, которые могут от всех проблем уйти в чёрную яму запоя.

Так и что делать? Водку не продавать или людей не калечить?

Детей любить надо.

Почти детектив

Вы не поверите, но когда-то я был точно как на этом фото.
Поступил в Горный, а с общагами в Питере была напряжёнка, и нас, сотню первокурсников, поселили в дачах в Солнечном. Магазин был, там же в десяти дачках жили хорошенькие первокурсницы из Текстильного, и ещё три десятка хилятиков из чего-то, недостойного настоящих мужчин. Вот эта была жизнь! И выпить, и погулять, и морду набить.
Засиделись мы как-то за картишками, и решили сходить на залив перед сном искупаться. Нормально, октябрь месяц, Финский залив, и время ещё не позднее, двенадцати не было. Переходим шоссе, несётся "Скорая". Не подумайте, что по вызову. Там детский санаторий был, это их машина, и этот козёл калымил наверно. Проскакивает мимо нас, тормозит, как в ненашем боевике с погонями, но на безопасном расстоянии, выскакивает из неё оно, и орёт: - Вы что это здесь ходите?
Знаете, есть такие козлы, замученные изжогой. Как-то ехал я, в автобус впорхнули три девчушки, втеснились втроём на одно место, и что они стали делать? Ну конечно, хихикать. Ну, как они хихикают, вы знаете, это не для слабонервных, но пусть порадуются, пока замуж не вышли. Но тут нечто, но в мужской одежде, грозно их вопрошает: - Вы где находитесь?!
Я на него развернулся, на манер самоходной гаубицы, и вежливо попросил рассказать мне, по каким именно законам в автобусе нельзя смеяться. Он что-то не мог вспомнить и на следующей остановке побежал, в библиотеку должно быть, за юридическим справочником.
Ну а тогда мы были грубыми и невоспитанными, и сказали ему, куда ехать. И он тут же уехал, но, увы, как оказалось, не туда. Взбодрённые ночным купанием, мы возвращаемся, и только подошли к шоссе - несётся! Ну, цирк. Проскакивает мимо нас, бьёт по тормозам, тачка-то не своя, из задней двери вываливается здоровенный ментяра со здоровенной овчаркой, не знаю, кто здоровше, и не успели встать с четверенек, как орут: - Всех довезу, ни один не сбежит! Собачка та посмелее, нарезает круги с нами в центре, а ментяра у машины с козлом совещаются. Потом козёл умчался, думаю, в милицию за транспортом для перевозки нашей банды в места предварительного заключения. Мы сидим на скамеечке, собачка вокруг бегает, мент близко не подходит; Вовка до Тадика дорылся: - Тадик, ну нахера ты в эту дачу лез, всё равно там ничего ценного не было, теперь нас посодют. А Тадик: - А сам-то - хозяев поленился до залива тащить, трупы в огороде закопал, небось менты и нашли!
В ментовке этого козла видимо знали, и послали туда же, но он приехал обратно. Попуститься эта скотина не хотела, и уговорила мента отвезти нас в ментовку на "Скорой". Запихали нас сзади, мент с Бобиком в обнимку уселись впереди, и поехали. С песнями, мы бардов много знали. Мент грозно обернулся и вопрошал: - Вы куда едете?! - Это ты у нас спрашиваешь?
Пять километров Репино доехали быстро. Козёл сдал задом к крыльцу ментовки; от машины до дверей шпалерами в два ряда стоял весь наличный состав отделения. Раскланиваясь направо и налево, мы прошли в большую комнату с двумя кроватями; самые нахальные тут же на них завалились, двое уселись играть в шахматы, Шурик стал читать стихи. Не подумайте чего хорошего, этот гад повторял их, чтобы потом пудрить мозги текстильщицам.Из врождённой ехидности он выдавал им Есенина за Блока, а Блока за Северянина, которого не читал вовсе. Но, как бы то ни было, с помощью поэзии он гораздо быстрее добивался удовлетворения своих самых грязных фантазий, чем мы, прозаики.
Менты занимались примерно тем же, чем занимается дежурный врач в больнице, когда вас привезли туда на "Скорой": обсуждали график дежурств, достоинства местных проституток и прочие животрепещущие вопросы. Когда темы были исчерпаны, дежурный занялся нами. Переписав наши ФИО и адреса на бумажку, он подсел к колхозному коммутатору и стал валять ваньку.
- Алло, Минск? У вас проживает Павловский Владимир Павлович? Что, отчество не сходится? Странно...
И даже не смеялся.
Часа в три им надоело, и нас отпустили. Мы вышли на Приморское шоссе и грянули: Мы выходим на рассвете, из Сахары дует ветер, поднимая нашу песню до небес! Рассвета ещё не было, когда мы, слегка приунывшие, подошли к повороту на нашу дачу. Я вспомнил анекдот и спросил Шурика:
- Ну что, понял теперь, Шурик, чем милиционер отличается от собаки?
- Ничем, дяденька, ничем! - ответствовал Шурик. В тени забора стоял давешний мент со своим бобиком. Но вроде оба не обиделись.
Электричка, чтоб успеть на первую пару, шла в 6.40.

В какой хорошей стране мы жили, в СССР!
Говорят, сейчас есть другая страна, и её жители ни в жисть не поверят, что мы были дома уже к утру, а не через шесть лет. Тамошние мне рассказывали, у мужика в их городке, на окраине, стоял разбитый самосвал на трёх колёсах, и местный дурачок, лет пятнадцати, ухитрился его завести и проехать метров пятьсот, где увидел знакомых пацанов на скамеечке. Он тормознул и гордо, с высоты кабины, спросил:
- Ну, кто хочет покататься?
А мужик уже сдуру позвонил куда не надо, и полицаи тут как тут. Придурка и самого нерасторопного из пацанов утащили в Полицайбехёрд в Советском переулке. Тогда "автомобильный бизнес" по кражам машин (с участием полицаев) и возвращению их владельцам за разумное вознаграждение достигал в их краях двух миллионов баксов, а поскольку план по раскрытию угонов с них не снимали, такие придурки были для них как манна господня.
Хорошо, у пацана мама оказалась не только расторопная, но и пробивная в буквальном смысле слова. Она пробилась туда сквозь железную дверь с магнитным замком, поставила их всех на уши и успела утащить своё чадо домой до того, как он написал чистосердечное признание. Ей-богу, было.

Как я не стал поэтом

Когда я учился классе во втором, папаня притащил мне с работы гроссбух. Большая такая тетрадь, в синей твёрдой обложке с разграфленными страницами.

В такой тетради черт-те что писать не будешь. Больше того, человек с такой тетрадью просто обязан был прекратить играть в "булки" и гоняться за кошками. И вообще начать новую жизнь прямо сейчас, а не с понедельника. И я позвал друга, Сашку Макара.

В эту тетрадь можно было только писать настоящие стихи. Мы станем поэтами, и наши стихи напечатают в "Пионерской Правде".

И пусть им станет стыдно, и учительнице Прасковье Ивановне, которая намекала, что наш участковый ждёт не дождётся, когда мы подрастём и нас можно будет засадить в каталажку, и участковому - за то, что гонялся за нами по чердаку, когда мы играли в "Казаки - разбойники". А мы даже ничуть не зазнаемся и будем со всеми вежливо здороваться. И я даже может быть соглашусь проводить со школы эту зазнайку Наташку. Если попросит.

Мы открыли тетрадь, положили рядом ручку и напрягли извилины. Я был Лермонтов, а Сашка - Пушкин. Прошло минут пять. В голове было на удивление пусто. Потом Сашка заёрзал. С минуту он ещё терпел, и выдал:

Я бегу по речке,

А за мной узбечки!

Мы оба охренели. Попробовали придумать продолжение, достойное юных пионеров - но, увы! Эти узбечки, которые бежали за Сашкой, совершенно не вписывались в "Пионерскую Правду". Оставалось забыть о них и начать сначала.

Ага, как бы не так. Узбечки не хотели забываться. Лишь прикроешь глаза, и вот они: горная речка бежит по камешкам, по берегам под ярким узбекским солнцем зеленеют поля, над тихой заводью склонилась ива; по песчаным косам бежит Сашка Макар в своих "гулятельных" штанах с мокрыми штанинами и почему-то в тюбетейке, а за ним - с полдюжины смуглых девушек в длинных разноцветных халатах, с тонкими чёрными косичками, и что-то кричат тонкими голосами...

Так и пошло. Стоит мне захотеть придумать хоть две строчки в рифму, узбечки тут как тут. Наверно, я в душе кинорежиссёр, а не поэт.

Но вы мне скажите: тому немало примеров, что прозаики писали вдвоём: Ильф и Петров, Стругацкие, Эльдар Рязанов с Брагинским...

А поэты?

Окраины Кёнигсберга

В Кёнигсберге люди с разным достатком жили в разных районах. И это понятно: как говорится, подобное с подобным.

Зато не было записок на заборах у особнячка, потеснившего старые халупки:

Быдло! Прекратите выбрасывать мусор у моего дома!
Ах, мы быдло?! У нас ещё и собачки какают...

Ну, в принципе, оно везде в какой-то мере так, но тут...
В нашем районе жили ремесленники и рабочие, люд небогатый. Возможно, дома строили в 30-х, когда была введена трудовая повинность и началось массовое строительство. Дома в основном одно- или двух квартирные. Целые улицы или по крайней мере кварталы домов строились по одному проекту:



Но и здесь градация. Самые хорошие дома на центральной улице.



Высокий цоколь, под домом подвал с окошками, крыльцо с перилами, на мансарде приподнята крыша. И даже ставни.





На этой улице дома попроще:



тоже с подвалом и крыльцом, но без перил и крыша без мансардных окон, окна только с торца. Но на одну семью.

На этой улице торец мансарды забит досками, а дом сидит так низко, что гидроизоляция оказалась на уровне земли, а то и ниже - в зависимости от количества мусора, выбрасывавшегося жильцами.





А здесь селили люд, державший скотину, птицу: все дома в квартале связаны пристройками, в которых помещался хлев с выходом во двор.





Предприимчивый народ кто переделал их в гаражи, кто надстроил вторым этажом. В принципе, местами нелегко было отыскать дома в первозданном виде.

Наши поделили квартиры ещё пополам, и пихали по две семьи: одну внизу, вторую на мансарду, хотя там потолки 2.40 и скос, а не 2.50 по норме. Разрушенные в войну дома не восстанавливали, участки так и стояли пустыми до 90-х, когда волна переселенцев с Севера, а больше из Казахстана, да и местные, начали строиться. Старые дома тоже перестраивают и расстраивают, сообразно с возможностями и фантазией.






Попробуйте угадать, где тут вмурованы остатки немецкого дома.

Жить-то  надо, а жить-то не с кем, вот и живёшь с кем попало (мудрость нашего народа).

Или, как писала Иоанна Хмелевская:

Надо было ее и искать, а не брать первую попавшуюся кретинку.

Теперь уже поздно, за собственную глупость вам и расплачиваться.

Хорошо ей говорить, а я встретил женщину своей мечты только в прошлую пятницу.

Мы ехали домой. Автобус был набит битком и напоминал курятник, причём именно в тот момент, когда туда забрался хорёк. Вредные старушки, что едут через весь город, сидели скраю, напрочь отказываясь подвинуться к окну в надежде с кем-нибудь пересволочиться. Борцы за счастье торпедой прошивали в салон, чтобы примостить жопу на сиденье на следующие две остановки - нет, чтоб почувствовать себя победителем. Кондючка сновала взад-вперёд, перемешивая толпу в проходе как бельё в баке стиралки.

Хорошая девушка уступила нам место у дверей; большую сумку с зимними вещами, что всучила нам баба Нюся на случай глобального похолодания, внук держал у себя на коленях, а я держал у себя на коленях и его, и сумку. Мы сидели и потели.

Они появились перед нами, и мы не могли их не заметить: они были не отсюда.

Две сестрички, очень похожие, но всё же разные. Я очень в себе сомневаюсь, но всё же попробую их описать. Волосы цвета льна. Глаза, как северное небо. Узкое лицо с тонкими чертами, носик прямой (но не прямой вперёд, а прямой вниз). Маленький рот, но у младшей верхняя губка вздёрнута, и блестят два верхних зуба, крупные, как лопатки. И ещё у неё по розовой коже вокруг носика очаровательные веснушки.

Но не это главное. Осанка. Нет, не осанка, а достоинство. Одри Хепберн рядом с ними сразу же получила бы роль второго плана. А если, сойдя на своей остановке, они встретили английскую королеву с принцем Уэльским, они разговаривали бы на равных.

Жизнь прошла мимо. Но, в конце концов, если не сбылось у меня, может, сбудется у внука? И я сказал:

- Ян, тебе нравится эта девочка?

Ян не спросил, какая. Он только сглотнул и закивал.

- Запомни, где она сошла. Лет через пятнадцать найдёшь её и женишься.

А что. У них с младшенькой хорошая разница в возрасте, года два.

Стукачи

Если я пишу про человека, мне трудно изменить его имя, потому что имя для меня это часть его образа. так что имена я менять не буду, и кто меня упрекнёт в том, что я вторгаюсь в личное пространство людей, которые на это всю жизнь положили?!
Как говорил Чингачгук, человек, снимающий скальпы, не должен обижаться, если с него снимут скальп. Итак, 

Витя Л. Окончил с отличием МГРИ, работал , может, не лучше, но и не хуже многих. Я подозреваю, что стучал он на нас не только начальнику экспедиции, но и в "контору". был такой общительный, для всех "свой парень", половину времени проводил, шатаясь по кабинетам, а вторую половину - у начальника в кабинете. причём, по его работам, ему у начальника и раз в месяц делать было нечего. начальник у нас был застенчивый, как Альхен в  "12 стульях", стукачество не поощрял, но и не пресекал. Витя на своём стукачестве "строился": не можешь хорошо работать - обосри конкурентов, чтоб лучше выглядеть. Если у него не было возможности настучать днём, он подсаживался к начальнику в автобусе по пути с работы.
Он никому не желал зла, наоборот, он всем сочувствовал. 
- Да, что-то у N**ова бурение плохо идёт. Старается человек, старается, но не получается. трудно ему. Вот, опять авария на скважине.
И хоть у самого дела местами шли ещё хуже, пусть начальник думает не о его косяках, а о чужих.

Людмила Михайловна была ему полная противоположность. В этой конторе начальницу гораздо больше интересовало, кто что сказал, особенно про неё, чем результаты работ, и Михайловна была у неё вместо болонки. Какая ни была стерва директриса, а пообщаться и ей с кем-то хотелось, но уважающий себя человек не мог с ней откровенно разговаривать больше одного раза, а если и умный к тому же, то и одного раза не станет. Кому охота внезапно налететь на оскорбление. 
Всё в открытую: в 8-00 Михайловна являлась не на своё рабочее место, а поливать цветочки в кабинете директрисы. Была она глуповата, специалист хреноватый, но получала самую большую зарплату среди коллег. По скудности ума она сама пакости не придумывала, ограничиваясь фактическим материалом. Но вот что интересно: видимо, в подсознании она бунтовала против этого своего положения, и оно, подсознание, восставало.
Я как-то рассказывал про "рамочки", это в нашей конторе была обычная практика: в каждой буровой лежали под ковриком в кабине (да и сейчас лежат) две "Г" из медной проволоки, и ни один буровик не становился на точку, не проверив предварительно её с рамочками. Опять же, моё мнение: "рамочки" это только стрелка прибора, а сам прибор - человек. И Михайловна отлично это подтверждала. Её "особый статус" позволял ей безнаказанно рвать подземные коммуникации; вот тут-то её подсознание и отыгрывалось! Раз бурили в центре города, там сетей столько, что вздохнуть боишься. Асфальт, ровно, причём метр-два в сторону от точки вполне допускалось. Она выставила свою буровую так, что одно заднее колесо в ямке. Ванька, мастер:
- Михайловна, можно мы на 40см отъедем, поддомкрачиваться неохота?
- Нет, бурите здесь!
Ванька загоняет в землю шнек (это такая хрень, как внутри мясорубки, только большая и ржавая), и через минуту они с удивлением смотрят, как из земли по шнеку змеёй выползает оборванный кабель. И знаете, что за ямка была под колесом? Это земля просела над канавой с кабелем, её видно было!
Другой раз мне крепко повезло, и не мне одному, что вовремя спохватился. Бурили мы на заводе у резервуаров с нефтью; под землёй - трубы с горючкой и кабели на едрить твою сколько киловатт. В первый день я ездил один, потому как был хоть и самый злыдень, но самый надёжный. С их инженерами выяснили, где проходят все коммуникации отметили все точки бурения с точностью до дециметра. Назавтра приезжаем о трёх буровых, энергетика не зову: уговорились, что сам управлюсь, хоть он и обязан присутствовать. Я суечусь, расставляю их, свою буровую последней, и только собрались забуриться - подходит Юра:
- Михайловна поставила буровую так, что она наперекосяк стоит и не разрешает съехать!
Я аж четверть секунды соображал. 
- Как - поставила?!
Бегу туда - и точно, эта сука сдвинула их с моей точки и поставила в аккурат на кабель. Обычно я вообще-то при дамах матом не ругаюсь.
Но рекорд у неё был... Собираюся я как-то ехать в $$$градск, сижу, изучаю план. На плане дренажная труба нанесена - ещё немецкая, на глубине 6 метров. Михайловна заглядывает мне через плечо:
- Мы здесь работали, я эту трубу пробурила.
Если б мне приказали пробурить трубу на глубине шести метров, не уверен, что с двадцатой попытки попал бы.

Потом у нас завелась Галя. Галя была настолько же хитрой, насколько и глупой. К тому же страдала топографическим идиотизмом, что весьма ценно для полевого геолога. Если мы ехали с ней на один объект, она даже из кабины не вылезала, ждала, пока я и её точку найду. Что не мешало ей делать мне подлянки. Платили нам мало, и Галя уговорилась с директрисой перед работой убирать первый этаж. И подсидела Михайловну!!! Теперь она стучала по утрам директрисе. Михайловна дня два прорыдала и решила покончить жизнь самоубийством: стала демонстративно пить по утрам кофе СО МНОЙ! Но вскоре, почему-то, именно утром, после уборки, у директрисы пропал мобильник. И хоть Галя его не крала, "но осадок-то остался". И Михайловна, счастливая, опять поливала цветочки.
Стукачей можно использовать в своих целях, сливая им информацию для начальника, которую вам неудобно передать самим. Как-то один ретивый начальник задёргал наше подразделение, прибегая по три раза на день со срочными поручениями. Пришлось при его стукаче нелестно отозваться о его талантах, после чего он обиделся и две недели к нам вообще не заходил.
Кстати, вспомнился ещё один такой пакостник, любивший поливать цветочки у генерального в кабинете. У того на полке была коллекция агатов, так этот сучий кот заменял там красивые камни на дрянь.

В качестве эпилога хочу развеять одно заблуждение. Люди опасаются при стукачах говорить "лишнее". В мою недолгую бытность чиновником, как-то во время пьянки вышли мы покурить с коллегой, бывшим зам по тылу дивизии (тут из названия должности следует полная психологическая характеристика), и я ему говорю:
- С нами сидит стукач, так ты, Алексеич, поопасайся. А он: - А зачем? Бесполезно. Ты что думаешь, он будет ждать, пока ты что-то скажешь? Ему каждый день стучать надо.

Великолепная рыбалка

Рыба в наших краях была разная. В замкнутых озерцах с чёрной болотной водой на водоразделе жили окуни. Кроме них, там не было ничего. Они были чёрные, тощие и мелкие, и мы их называли шахтёрами. Когда не было другой рыбы, годились и они, чтоб наварить уху. В карстовом непроточном озере в долине реки водились щуки; жрать им там, кроме ракушек, было нечего, и, стоило закинуть блесну, как за ней неслись сразу две-три щучки и устраивали драку. Победительница вылетала на берег, конкурентки ждали следующего заброса. Но радости с них было мало - сварить кой-какую уху ещё можно, но сами щучки, тощие и почти прозрачные, как вода в озере, от ракушек и избытка кальцита в воде больше всего по вкусу напоминали свежегашёную известь.

В тёмных речках и озёрах с бурой болотной водой водились те же окуни и щуки; попадались язи, подлещики, караси. Сиг - рыба непростая. Можно было месяц рыбачить на озере и и так и не узнать, что там есть сиги. В быстрых чистых речках было царство хариуса. Там же нерестилась сёмга. Но в самых чистых ручьях, бежавшим по скалам, была форель.

Считается, что кумжа - проходная форма форели. Или наоборот, форель - пресноводная форма кумжи. И вообще, похоже, сегодня она - форель, а завтра скатилась в море - и уже кумжа. Так что наша форель - золотистые рыбки с красными пятнами по бокам, с хищной пастью, весом меньше килограмма, три года кормились в речке, а потом скатывались в море. А из моря поднимались кумжи-серебрянки, весом килограмм до пяти-семи.

Более увлекательной рыбалки, чем ловля форели на удочку, у меня не было. Ловили мы её на удочку с поплавком, но на мушку. У меня была ярко оранжевая спортивная шапочка с помпоном, а у моего напарника - из переплетённых синих и красных нитей. К крючку привязывали две нитки из его помпона и одну - из моего. В каждой ямке по ручью сидела или одна большая форель, или несколько мелких. Ямка - метра три-четыре поперёк, и где-то под берегом, под кустом или корягой, сидит форель. Ты подходишь по другому берегу, и с ювелирной точностью забрасываешь мушку немного выше её убежища: мушка должна проходить примерно в полуметре от форели. Закинешь дальше - зацепишь за куст или корягу; ближе - форель не станет клевать. И вот начинаешь гонять эту мушку туда-обратно перед мордой у рыбины. Сначала она терпит; но потом это её достаёт: она в этой яме самая крутая, а тут непонятно что выпендривается у неё под носом, и она идёт в атаку. И тут главное - вести мушку с нужной скоростью: слишком медленно - и она, рассмотрев мушку, просто бьёт её мордой и уходит к себе под корягу. Быстро - она, не догнав её вблизи убежища, поворачивает обратно. Но вот, вы ведёте мушку как надо, рыбина гонится за ней, и с трудом, но догоняет, что её злит ещё больше, и поэтому она хватает эту непонятную хрень. Она её хватает и останавливается; поплавок не дёргается, как при клёве другой рыбы, а просто начинает тонуть от того, что ты ведёшь его дальше - точно, как при зацепе. И тут надо не переставать её тащить, и не дёргать, а постепенно разгонять её вверх и вперёд, и вот так плавно выбросить рыбину на берег. Самую крупную форель на том ручье я вылавливал 45 минут. Весила она 750 грамм.

На другой год в начале лета мы выбросились на подбазу, где готовились к вылету на свои участки. Начальник у нас был не очень геолог; по-моему, полей он в душе боялся. Нормальные геологи в поле не болеют, а он на всех собраниях выступал: почему в аптечке так мало лекарств? В общем, поиметь непонятно откуда пневмонию в начале сезона было для него нормально.

Я всегда норовил постепенно расходиться после зимнего сидения, а он в первый же день рвал в такой маршрут, что потом неделю отлёживался. Вот и в этот раз он, то ли решил нам вставить фитиля, то ли приобщить к своей системе, но, поделив толпу пополам, сам отправился с одной группой к северу на рекогносцировку непонятно чего, а нас послал вниз по речке. Мы должны были, во-первых, задать скважину, во-вторых, сделать вертолётную площадку, и потом забежать вверх по притоку, проверить, не попадёт ли вторая скважина мимо тех отложений, по которым мы планировали её пробурить. Из-за таких пустяков, как пробежать десяток - другой километров, мы сволочиться не стали, собрались и пошли. Хотели идти втроём, с геологом Володей и с рабочим Стасиком, но студент Серёжа, весь горя романтикой, напросился четвёртым.

Добежали мы водоразделом до точки, болото как болото, бросили там крест из двух стволов берёзы - больше для отмазки; кто прилетит на переброску, всё равно сам скважину задаст, и пошли вверх по речке. Надо было проскочить ещё с километр по притоку, посмотреть породы в береговом обрыве. Время было обеденное, мы оставили Стаса у реки кипятить чай, а сами пошли по рассохе. Прошли чуть выше устья, Володя говорит:

- Начальник, смотри, ямка какая, точно хариус должен быть!

Я говорю, давай с тобой пробежим вверх, а Серёжа пусть порыбачит. Шли-то мы без удочек, но в полевой сумке всегда НЗ для выживания: коробок ветровых спичек в пакетике, и на него намотана удочка. Удочка у меня там была из лёски 0.3, с прошлого года, не обновил ещё. Отдал я её и нож Серёже, говорю, удилище в ивняке срежь и лови. Серёжа, питерский мальчик, о рыбалке имел такое представление: вдоль гранитного парапета Невы стоят рыбаки с пятиметровыми импортными удилищами; когда кто-то поймает корюшку, все бегут к нему посмотреть на живую рыбу.

Посмотрели мы обнажение, идём обратно - Серёжа в ивняке не нашёл ничего, достойного называться удилищем; вырубаем с Володей два кривых дрючка, привязываем лёску, за неимением наживки делаем фирменные мушки - и вперёд!

Серёжа настроен скептически:

- Откуда в такой речке рыба будет?! - видимо, он считает, что количество рыбы пропорционально размеру реки, но тут Володя выкидывает на берег первого хариуса.

У меня что-то не клюёт, и я, чтоб не мешать, иду вверх по речке. Одна, другая ямка - ну ни черта! Плюнул, иду назад. Володя - навстречу.

- Сколько поймал?

- Одиннадцать хариузов! Начальник, в той, первой ямке, похоже крупная сидит: у меня брала, но не клюёт.

- Ладно, попробуем.

У ямки Серёжа пытается восстановить душевное спокойствие. Из какого-то ручейка! На корявый дрючок! С ниточкой вместо наживки! Столько рыбы он видел только в магазине.

Я закидываю мушку под крутой бережок и начинаю ловить в проводку. И вот где-то с третьего раза поплавок тонет; но я учёный, плавно её разгоняю. И вышвыриваю из воды кумжину, серебрянку килограмма на два. И вот, когда она летит над водой, моя гнилая прошлогодняя леска рвётся!

Жаль, ни Пеле, ни Марадона не видели, каким классическим ударом сапога с падением на спину я отправил рыбину на косу!

А вечером мы отпраздновали начало полевого сезона - под свежепросоленную красную рыбку и икорку. Шеф не участвовал - он у себя в палатке сосал валидол после рекогносцировки.